Правление президента Путина находится в финальной стадии – самой пугающей, считает американо-российский журналист и писатель Маша Гессен. В беседе с корреспондентом «Голоса Америки» Гессен поделилась своим мнением о состоянии средств массовой информации и политической ситуации в современной России.

Марк Сноуисс: Маша, спасибо, что вы пришли на «Голос Америки». Большую часть своей карьеры вы провели в Москве, наблюдая за российским обществом. Сейчас там столько всего происходит – в Москве, во взглядах на мир и Украину, на события на Ближнем Востоке, на ситуацию внутри самой динамично меняющейся страны. Что задевает вас больше всего? О чем бы вы хотели говорить в первую очередь после возвращения в США из Москвы?

Маша Гессен: Что бы я хотела сказать о России? Я была в России в мае – я все еще курсирую между Россией и Америкой, хотя переехала окончательно в Америку, и все еще продолжаю достаточно много писать о России. Я считаю главным необходимость ясно обозначить, что происходящее сейчас в России – это третья и последняя стадия правления Путина. Финальная, самая опасная, самая пугающая стадия, которая может продолжаться очень долго, а может, и нет.

Однако все, что происходило до сих пор, вело к этой стадии. Первая стадия режима Путина, которая продолжалась, возможно, первые пять лет, была потрачена на разрушение демократических идей 1990-х годов. Это было очень систематично: он искалечил электоральную систему, Кремль взял под контроль СМИ. В течение пяти лет каждый уровень выборной системы был или полностью отменен, как, например, выборы губернаторов, или трансформирован до неузнаваемости. Затем наступил период изобилия, после которого вступил в силу эффект метастаз, в системе сформировался баланс страха и силы, власти денег.

Последние два года мы уже живем в периоде политического подавления, который привел к войне с Украиной – это единственное правильное обозначение – война между Россией и Украиной. Все это ведет к агонии остатков независимой прессы в России, а также к подавлению политического диссидентства.

М.С.: Что послужило сдвигу к финальной фазе – это было предопределено, или просто произошло что-то типа естественной эволюции?

М.Г.: Я думаю, это естественная эволюция, но также и страх – он был в ужасе, когда произошли протесты, так как в его представлении протестные настроения не могут вырастать сами по себе. Он не в состоянии понять протестное движение, протестную культуру так, как понимаем ее мы – в правильном значении. Люди по разным причинам, некоторые – потому что стали богаче и их приоритеты изменились, некоторые – потому что они начали понимать происходящее, некоторые – потому что больше не в состоянии терпеть, из разных слоев общества, по разным причинам, и с совершенно разным спектром политических взглядов собираются и выходят на массовые протесты.

В понимании Путина подобное невозможно, потому что он видит все исходящим сверху. И вот что произошло в его мозгу: он верит, что Кремль совершил грубейшие ошибки, приведшие к появлению протестного движения. Что, возможно, Владислав Сурков, его бывший идеолог и главный политический оператор, создал слишком много движений, сконструировал слишком много групп, часть из которых потом стала самостоятельной.

М.С.: Но, возможно, те ошибки, о которых вы говорили, в понимании Путина уходят намного дальше – те вещи, которые он пытается исправить?

М.Г.: У Путина очень близкие горизонты, так что я не думаю, что он думал так далеко в прошлое, как 2004 год, ему показалось, что в 2011 году Сурков сделал что-то очень неправильное, и оттуда все пошло не так. Другая идея – которая также очень сильна и была ключевой во всей этой трансформации, – это идея того, что обязательно наличие кукловода, и это должны быть Соединенные Штаты. Поэтому первая реакция Путина на протесты была такая – он сказал, что протесты были инспирированы лично Хиллари Клинтон. Причина в том, что, по его мнению, эти протесты – не просто люди, выступающие против режима, а протестующие против самой России. Кто может выступать против государства? Только враги государства. А кто враги? Это должны быть иностранцы. А иностранцы должны быть кем-то движимы. И ясно, что это должна быть Клинтон, бывшая в то время госсекретарем. Именно поэтому начальная стадия подавления была нацелена на иностранных агентов, потому что это буквальное отражение того, что Путин увидел в протестах.

М.С.: Давайте поговорим об Украине в контексте того, о чем мы говорили до сих пор. Большинство людей рассматривают эти события как следствие того, что Путин и Кремль не хотят допустить перехода Украины на сторону Запада и появления НАТО у них на пороге. Вы разделяете эти взгляды или видите другие мотивы за таким сильнейшим сопротивлением Москвы против изменения политической ориентации Украины?

М.Г.: Я вижу гораздо больше этого, и не нужно быть гением, чтобы это увидеть, стоит только прислушаться к тому, что они говорят – что говорит Путин, что говорит его нынешний идеолог Александр Дугин. То, о чем они говорят последние два года, и что приобрело сильную привлекательность в России – и не только в России – это идея цивилизационного конфликта. Процитирую Дугина, который говорит, что есть западная цивилизация, уверенная в существовании универсальных прав человека и продвигающая пост-гендерную и пост-человеческую реальность, имея в виду спектр гомосексуальности, транссексуальности и всякого рода страшные вещи, угрожающие традициям. Западная цивилизация угрожает навязыванием своих ценностей всему остальному миру.

Позиция России – прекрасно, хотите делать это на Западе – делайте. Но не навязывайте нам – нет такой вещи, как универсальные права человека. В своей цивилизации мы верим в традиции. Существует западная цивилизация и традиционная цивилизация. Россия позиционирует себя в качестве лидера традиционной цивилизации, лидера антизападного мира. Это также выросло из политического подавления, потому что частью они называли протестующих иностранными агентами, частью – геями. «Антигейское» законодательство и риторика, которая началась два с половиной года назад, помогли создать этот дух, помогли сформулировать идею национальной идентичности, отсутствовавшую у России. И эта новая русская идентичность – лидер антизападного мира, защитник традиционной семьи, защитник традиционных религий. В итоге у России теперь амбиции создателя антизападной коалиции в мире, и в действительности это имеет какой-то успех.

М.С.: Вы не могли бы поделиться своими мыслями о состоянии прессы в России сегодня?

М.Г.: Несколько лет назад я была редактором журнала. Сейчас больше половины людей, с которыми я работала, поменяли профессию. Некоторые из них счастливы в своем новом поле деятельности, но большинство понимает, что для них нет больше места, они безработные. Оставшаяся половина понимает, что они работают на своих последних работах как журналисты, потому что больше негде работать, если вы не хотите работать на пропагандистскую машину.

Практически произошло следующее: подавление прессы продолжалось с тех пор, как Путин пришел к власти. В его самый первый день в Кремле был совершен рейд на офисы «Медиа-Моста» – крупнейшего медиа-холдинга того времени. В течение года уже все телевизионные каналы были под контролем государства. Затем мы прошли долгий период суживания пространства и замедления. Сейчас мы переживаем финальную стадию – тотальное закрытие медиа-пространства.

Остался только один независимый телеканал – «Дождь», который прошлой зимой бросили более 80% провайдеров, в результате они потеряли всю рекламу, так как их аудитория упала на 80%, а также потому, что они стали изгоями. Они были вынуждены сократить время вещания наполовину, сократить на треть штат, уменьшить зарплаты. Они собрали достаточно денег, чтобы продолжать работу еще три месяца, но уже на следующей неделе у них заканчивается срок аренды помещения. Я думаю, они закроются очень, очень скоро. И подобный счетчик смерти включен для нескольких таких изданий. Другой региональный независимый телеканал в Томске, самый последний, тоже борется за выживание и последние несколько месяцев практически не выходит в эфир.

Даже та небольшая свобода, которая дозволялась государственным СМИ – и ту уже отобрали. Очень долго существовала идея того, что будут более консервативные государственные СМИ и менее консервативные. Например, более консервативным был ИТАР-ТАСС, менее консервативным – РИА Новости. Внутри РИА существовали маленькие отделы квази-независимой журналистики. Не знаю, насколько полезна подобная иллюзия свободы слова, я думаю, в некоторых смыслах она опаснее чистой пропаганды. Тем не менее, в декабре Путин ликвидировал РИА и заменил его на Russia Today с самыми оголтелыми пропагандистами в России. И это агентство встало на линию фронта в войне с Украиной.

Для войны с Украиной было сделано очень много, в том числе и мобилизация прессы, и блокировка доступа к интернет-изданиям, самое крупное из закрытых государством – Газета.ру, менее крупные – Грани.ру, Еж.ру – к ним нет доступа в России. Конечно, можно открыть их сайты через прокси-серверы, но их аудитория сократилась практически до нуля. И конечно, нужно сказать о новом законе об Интернете, который вступает в силу первого августа и обязывает любую социальную сеть, любую почтовую или коммуникационную службу, действующую в России, содержать готовый под ФСБ сервер с изымаемой базой данных о пользователях.

Я думаю, это приведет к закрытию Фейсбука и Твиттера. И даже одинокие блогеры теперь обязаны зарегистрироваться наравне со СМИ. Каждый автор, имеющий несколько тысяч посетителей ежедневно, в глазах закона – средство массовой информации. Для примера, я подпадаю под эти требования, и если бы я была в России, я была бы ответственна перед законом.

Марк Сноуисс: Маша Гессен – спасибо вам большое.

Голос Америки